Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего покурим? Все же отобрали, – слышится голос самого Осташова. – Душно в этой камере, черт.
– Ты что, первый раз в ментовку залетаешь?
– Да. А что?
– Да ничего, видно.
– Да. Ни хрена не видать. Темно, как…
– Как у негра в жопе, ха-ха. А ты хотел, чтоб тебе свет на ночь включили?
– А что, у белых людей в жопе свет на ночь включается?
– Ха-ха-ха.
Слышится чирканье зажигалки, и рядом – после пары искристых холостых чирканий – вспыхивает язычок пламени. Во тьме прорисовывается лицо Григория, прикуривающего сигарету. К Осташову протягивается рука Хлобыстина со второй сигаретой. Владимир тоже прикуривает. Пламя гаснет, в темноте остаются только два красных огонька.
– Когда менты забирают, – говорит Григорий, – первым делом, пока тебя еще везут, надо деньги, сигареты и зажигалку незаметно в носки ныкать. Они в отделении карманы обыскивают. И шнурки снимать с туфлей заставляют. И – запихивают тебя в камеру. А что в носках, спрятано, обычно не смотрят. В чеботах посмотреть могут, а в носки уже носа не суют. Думают, что туда никто ничего спрятать не догадается. Как будто тут к ним лохи какие-то попали.
– Они же не самоубийцы, в твои носки нос совать.
– Они – суки рваные!
– На чем это мы сидим? Помост какой-то деревянный.
– Нары. Ляг поспать, если хочешь.
– А ты?
– А я попробую вытащить нас отсюда.
Послышался оглушительный стук: Хлобыстин пинал, судя по звукам, обитую жестью дверь.
– Сержант! Открой! Человеку плохо! Слышь?! Врача надо, сержант!
Осташов бросил окурок на пол и раздавил его подошвой. Немного посидел, потом заскучал, откинулся на нары и тут же забылся.
…Открыв глаза и обнаружив себя в пустой ванне, Владимир удивился. Он не знал, сколько времени продремал, но пустая ванна уже успела настолько остыть, что показалась ему ледяной. Осташов поежился и, с трудом встав, пустил на себя теплую воду из душа.
Побрившись и покончив с водными процедурами, он обтерся и направился на кухню. Плоские настенные часы в виде тарелки с нарисованным красным яблоком показывали одиннадцать. «Ничего, – подумал Владимир. – Зато прочухался».
Переборов себя, он сел за уже холодную яичницу и столь же остывший чай.
Пока вяло ел, поставил перед собой телефон и набрал номер квартиры в Хитровском переулке. Камиль Петрович, взявший трубку на том конце, в ответ на предложение начать проверку документов изъявил всяческую готовность к сотрудничеству, но почему-то попросил с визитом не спешить. Ну что ж, Осташов и не был в состоянии проявлять энергичность.
Владимир зашел в свою комнату и надел извлеченные из шкафа свежую рубаху и джинсы. Облачение, которое было на нем вчера, валялось на стуле – до неприличия измятое и местами грязное. Но огорчило Владимира другое. В карманах вчерашней одежды он обнаружил жалкие копейки – хватит лишь на проезд в метро в один конец. «Менты, сволочи, все деньги сперли», – подумал Осташов. «Или потерял», – была вторая его мысль. Какая из версий ближе к истине, он сообразить не мог. Как ни силился, у него не получалось воскресить в памяти ни финал пребывания в отделении милиции, ни процесс возвращения домой. «Ну то, что не помню, как домой вернулся, – это ладно, это понятно: вернулся на автопилоте, – размышлял Владимир. – Но чем все закончилось в ментовке, я в принципе помнить должен». Осташов предпринял еще одну попытку прорваться в нужную точку прошлого, но в памяти она отсутствовала. Либо была защищена неизвестным ему кодом доступа.
Так или иначе, он стоял перед фактом: денег нет, а сегодня надо, обязательно надо ехать разбираться с документами на квартиру в Хитровском переулке. Потом еще коллективная вылазка на природу – тимбилдинг. Ну и вообще, нужно как-то жить.
Что делать? Ситуация была неприятная, но небезнадежная. В подобных случаях Владимир особо не горевал, у него был испытанный выход из тупика: он припадал к источнику знаний – книге. Брал с полки какой-нибудь томик и вез его на Новый Арбат. Там, у магазина «Дом книги», вечно стояли рядом со своими заваленными книгами торговыми столиками перекупщики, которые с удовольствием брали шедевры мировой литературы – то, что в советские времена доставалось родителям Владимира ценой неимоверных ухищрений и взяток.
Следует заметить, что в достопамятные годы строительства социализма полки с раздвижными стеклами в квартире Осташовых наполнялись в основном ради него, любимого сына. Чтобы он читал и был умницей. И Владимир был умницей и любил читать. Он с трепетом относился ко многим произведениям в детстве. И продолжал ценить содержимое книжных полок, когда вырос. С одной стороны. Но с другой стороны, на определенном этапе выяснилось, что проза жизни (как, впрочем, и ее поэзия) стала вступать в финансовое противостояние с прозой и поэзией написанной.
Вот и сейчас Осташов никак не мог решить, с каким из литературных сокровищ ему не жаль расстаться. В конце концов, скрепя сердце, он сузил выбор до трех книг. Владимир положил перед собой на письменный стол том рассказов Ивлина Во, стихи Артюра Рембо и роман Фейхтвангера.
Конечно, среди годами копившейся в доме литературы водилось немало хлама, который можно было бы продать без всяких сожалений и переживаний. Но тут возникала загвоздка. Перекупщики давали за такую дрянь гроши, и, чтобы выручить сколько-нибудь весомую сумму, Осташову пришлось бы изъять с полок сразу десяток добротно изданных единиц макулатуры. И это бы бросилось в глаза матери. А так, когда исчезала одна-две книжки, то, если даже мать и обращала на это внимание, всегда можно было сказать ей, мол, друг почитать попросил.
Владимир долго вздыхал, но так и не смог выбрать, кого из трех авторов принести в жертву. И решил перевалить ответственность на жребий. Он закрыл глаза, крутнулся на одной ноге на 360 градусов и с размаху хлопнул рукой по тому месту, где находились приговоренные. Открыв глаза, он увидел, что ладонь базируется одновременно на Во и Рембо. Чтоб никого не обижать, Осташов свез на Арбат… всех троих.
* * *
В Хитровский переулок Владимир прибыл уже в более или менее устойчивом состоянии духа.
Ободранную дверь продаваемой квартиры, как и в первый раз, ему открыл Камиль Петрович. Но сейчас этот представитель продавца выглядел особенно озабоченным. Едва поздоровавшись, он, не включая в прихожей люстру-бутылку, сразу пошел в комнату.
– Идемте, – сказал Камиль Петрович. – Сейчас сами все увидите.
Осташов проследовал в комнату, и увидел там, кроме Камиля Петровича, еще двух людей, чьи лица показались ему знакомыми. Приглядевшись, Владимир узнал их. Это были те самые субъекты, которые вчера, будучи в непотребном виде, вышли из дворика этого самого дома №2 по Хитровскому переулку и сильно удивили Осташова, когда укатили на собственном «Мерседесе». Мужчина, занявший тогда место за рулем иномарки, сидел теперь на стуле, совершенно трезвый и мрачный. Другой же был по-прежнему сильно пьян и лежал на некоем подобии дивана под разбитым окном. Правая рука его была поднята и не опускалась. Да и не могла опуститься, поскольку была прикована наручниками к батарее отопления.
– Приветствую! – нечленораздельно рявкнул со своего топчана узник и с радостной улыбкой помахал Владимиру ладонью прикованной руки.
Осташов тоже помахал рукой, но с меньшим энтузиазмом.
– Вот! – сказал Камиль Петрович. – Это и есть хозяин квартиры. Сбежал вчера, пока мы с вами переговоры на фирме вели. И только сейчас вот, как раз перед вами, приполз. А вы еще хотите, чтоб он на сделке присутствовал!
– Я такого не говорил, – сказал Владимир.
– Ну, начальник ваш. Какая разница? – сказал Камиль Петрович и начал выговаривать сидящему на стуле товарищу: – Как ты мог упустить его, Андрюха?! Ну как ты мог? Ты же знал, что все документы уже готовы, что скоро сделка.
– Я тебе уже сказал, Петрович, – ответил Андрюха. – Он, сука, воспользовался тем, что мимо патруль ментовский проходил. Понимаешь ты или нет? Я же его пытался держать, но смотрю, менты на нас смотрят, ну я и отпустил его. А что было делать, екэлэмэнэ? Ты же знаешь, я паспорт потерял, а новый только через неделю сделают. Замели бы меня, бухого, и крандец! Сколько бы продержали в камере?
– Ладно, хватит, – тихо сказал Камиль Петрович, – слышал я уже все это.
– А хрена тогда орешь? – утомленно спросил Андрюха.
– Ха-ха-ха! – внезапно захохотал хозяин квартиры, глядя в потолок.
– Толик, – тихо сказал ему Камиль Петрович. – Ты рот вообще не открывай. Не доводи меня, сволочь.
Толян улегся на бок, положил свободную ладонь под щеку и закрыл глаза.
Осташов стоял в растерянности. Камиль Петрович был прав, никаких дел с хозяином жилья сегодня получиться не могло. Совместные с ним визиты в наркологический и психоневрологический диспансеры представлялись нереальными, а ведь без сволочи Толика (с этим определением Камиля Петровича Владимир был согласен) справку о том, состоит ли он там на учете, никто не выдаст.
- В аду повеяло прохладой - Максуд Ибрагимбеков - Русская современная проза
- Игры разума, или В поисках истины. Рубрика «Поговорим» - Дидо - Русская современная проза
- Жили-были «Дед» и «Баба» - Владимир Кулеба - Русская современная проза